Дневник одной паломницы
Начало
Сразу надо сказать, что все события, о которых пойдет речь, происходят ранней весной двухтысячного года во времена, когда на святую Синайскую землю только ступила нога организованного русского паломника. Это был конец того благословенного периода, когда широкие массы приходской общественности еще не успели выйти на большую международную дорогу охотников за благодатью.
Группа была не первая, а, наверное, вторая, жившая в хостеле при монастыре святой Екатерины.
Учитывая специфику местности, организованный тур представлялся единственно разумным, а индивидуального варианта, по крайней мере, для простых смертных, тогда и не существовало. Оно оказалось и к лучшему. Группа была совсем маленькая, всего семь человек, и народ подобрался интересный, приятный и по смыслу глубоко православный. В истинном значении этого понятия. В общении с такими людьми осознаешь, что любые требования человек может адресовать только себе самому, а истинные подвиги во Славу Божию делаются только в тайне и никак иначе. Синай был щедр на подарки, и такие спутники стали одним из них.
Безусловным плюсом этого путешествия было еще то, что на группу полагался священник, которым стал отец Н., иеромонах из большого монастыря, иконописец.
В поездке велся дневник, не очень подробный и очень субъективный. Сейчас даже не совсем понятно, по какому принципу события фиксировались. При попытках выстроить из отдельных записей хоть сколько-нибудь связное повествование каждый раз получался рассказ в жанре школьных сочинений «Как я провел лето». Поэтому было принято решение, оставить всё как есть, несмотря на некоторую клочковатость формы. Хотя с другой стороны, возможно, непосредственные впечатления очевидца могут оказаться в чем-то любопытнее повествования гладкого и ровного, но в значительно большей степени монотонного.
Это всего лишь описание нескольких маленьких эпизодов из одного большого путешествия в совершенно иной мир. Или даже измерение...
Дорога из аэропорта Шарма
Ночь. Маленькая белая Тойотка шустро бежит между темными скалами. Местами горы залиты лунными песками. Впрочем, бежит она не всегда, периодически на пути возникают здоровые бетонные чушки, и из темноты за ними появляются люди в форме. Собирают паспорта и уносят их в еще более черные, чем окружающая ночь, двери. Что они там с ними делают в темноте? Оказывается переписывают иностранцев! Для того, чтобы если мы не доедем, было бы более или менее ясно, где нас искать.
На третьем посту из недр Тойотки поступает разумное предложение паспорта каждый раз не раздавать, а оставить сидящему у двери. После этого является, наконец, долгожданный покой, хочется спать, и голова сама откидывается назад. За стеклом возникают неправдоподобно огромные и яркие звезды. В сознании наступает пауза... от внезапно ставшей очевидной глазу разницы: насколько Небо здесь ближе к земле. Господи, какие паспорта, какие пропажи иностранцев... Бред какой-то!
Тойотка поворачивает налево, дорогу закрывает тень горы и вокруг наступает абсолютная чернота. Свет фар теряется в ней, не находя никакой опоры. И вдруг из этой черноты навстречу машине выплывает призрак. Самый настоящий. Белый такой, метра три в высоту, летящий под небольшим углом с простертыми руками на приблизительно таком же расстоянии от земли. В машине призрак мнится сразу всем. Это вам не мифические бедуины, крадущие зазевавшихся туристов! Через некоторое время становится понятно, что не призрак летит, а просто Тойотка движется ему навстречу. Еще немного и в свете фар возникают смутные очертания здания с плоской крышей, над которой завис призрак, а потом выявляется и неразрывная связь между ним и зданием. В итоге: призрак оказывается покосившимся изображением... папы римского Иоанна-Павла1 с поднятыми в благословении руками.
Уф! Папа в Синайской пустыне, это, конечно, тоже здорово, но, по крайней мере, он не бесплотный, а вполне материально-фанерный. Потом при свете дня к призрачному папе нашлось еще дополнение в виде картины «Бегство в Египет», на которой папа держит за ручку сидящего на ослике Богомладенца Иисуса. Папа римский Иоанн-Павел II покинул монастырь как раз накануне. Его изображения просто еще не успели убрать.
Заселение в монастырский хостел проходит очень быстро. Отцу Н. тоже приходится ночевать там, потому что время позднее, и монастырь уже закрыт. Обычно приезжим монахам в монастыре предоставляется келья.
При хостеле трапезная. Еще можно успеть на ужин. Довольно-таки вкусно. Особенно хлеб.
Литургия
На следующее утро - Воскресенье. В предрассветных сумерках стены монастыря кажутся гигантскими строениями неизвестной цивилизации, нависшими над крохотными существами, цепочкой ползущими внизу. В конце темного коридора, пронизывающего стену, обнаруживается запертая дверь. На стук она отзывается скрежетом засова и вопросом: «Ортодокс?» Наличие скрежета и вопроса просто и ясно объясняется предварительным договором со сторожащими дверь бедуинами. После того, как наш отец Н. поселится по ту сторону стены, уже он будет заботиться об открытии для нас двери.
В храме холодно. Афонский пилигрим, московский парень, бросивший бизнес, для которого Афон теперь дом родной, знающий греческий, как русский, предупреждает: «Канон». Утреня. Хлеб какой-то... Лития что ли была? Ничего не понятно... Встает дремавший до того в кресле архиепископ. У него очень доброе лицо. Бесконечно усталое. К архиепископу выстраивается очередь. Он протягивает каждому руку с большим куском хлеба. Все прикладываются к руке и, взяв хлеб, отходят. Рука у владыки Дамиана мягкая и пушистая, а хлеб - дивного неземного аромата.
Начинается Литургия. Ну вот, открываем книжечку... Если знать с какого места, все практически понятно. Лучше всего, конечно, иметь параллельный текст, где греческая часть отражается русскими буквами. Такие книжки продаются теперь в Греции. Но и по одному русскому тексту Литургии можно ориентироваться. Синайские греки идут точно по нему, даже антифоны те же и без сокращений. По ходу службы выясняется, что многие слова понятны (Ангел, Херувим) или созвучны понятным (святаго Духа - агиу Пневматос, душам - психес, сердца - кардиас и т.д.). Через какое-то время в древнем храме вдруг растворяется граница, и нет различий между славянским и греческим, и кажется совершенно естественным, что Слово проникает прямо в сердце.
После службы получаешь от своего руководства втык за открытую книгу и остаешься в недоумении...
Пока приехавшие громадной толпой на службу греки выходят из храма, есть время побыть в притворе. В дрожании пламени свечи из мрака возникает Лик². Две разные половины Его лица голографически смещаются, делая лицо живым и объемным, и становится боязно, что Ему так холодно в этом промозглом пространстве3.
Гора святой Епистимии
На противоположную Хориву гору нас ведет отец Иоанн. А может быть, Иаков. Их на самом деле двое. Они близнецы. Один Иоанн, другой Иаков. Иоанн обычно носит очки, но когда их снимает, становится копией брата. Создается ощущение, что они уже давно привыкли откликаться на оба имени каждый.
Братья родом из Киева, постригались в Троице-Сергиевой Лавре, а сейчас живут в монастыре. Иаков очень энергичный, делится своими планами. Своими - в смысле на себя и на брата. Иоанн - писатель. Он иногда приходит к нам в трапезную, тихо разговаривает, катая крошки по столу. И чувствуется, хотя вроде бы у братьев все в шоколаде, что они здесь чужие. Как сироты бездомные. Отца Иоанна жалко4.
В скиту Галактиона и Епистимии5 на горе жил отец Адриан. С тех пор, как он умер, домик в саду стоит пустой, но не брошенный. На скамье лежит рядом с деревянным крестом букет из трав, за углом стоит кресло, в котором молился отец. Кресло имеет стенки, как коробочка. От ветра. Внизу две большие капли воды: одна темно-голубая, другая - зеленая. Отец Адриан когда-то вырубил в горе два эти озера. Отец Н. служит молебен в храмике. Собираемся возвращаться, но другой дорогой.
Монастырь из скита кажется игрушечным. Крохотные, как мурашики, верблюдики видны у восточной стены. Вниз ведет тропа по почти вертикальной стене. Страшно.
Вокруг тропы по огромным валунам придерживая подрясник скачет наш отец Н. Собирает травки для братии своего монастыря. Удивительные люди эти монахи. Недаром ангельским чином именуются. Ничего-то они не боятся. И никогда не удается определить их возраст: они могут быть на десятки лет моложе или старше своей внешней оболочки. Наш показался сначала совсем молодым, ан нет, ему уже за тридцать. Иконописец. Настоящий. И иконописец, и монах настоящий.
Внизу действительно выясняется, что отец Иоанн на самом деле Иаков. Иоанн отравился травяным чаем. Лежит. Температура - 40. Братья только что вернулись из Греции. Травы были греческие, там, кстати, он и траванулся.
Нашего отца Н. забирают, наконец, в монастырь.
Гора Моисея
Из двери в стене выходят отец Н. и отец Нил6, выданный в провожатые из монастыря. Путь на гору дальний, а времени не так много. До верблюжьей стоянки дорога пологая и легкая, и подъем кажется совсем нестрашным. Но как только скопление людей и верблюдов остается внизу, начинается настоящая гора. Понимаешь, почему многие не пошли дальше.
Если звезды здесь другого размера, то и солнце, похоже, движется быстрее. Дыхание разрывает горло, жарко, не хватает воздуха, вся одежда намокла от пота, а до вершины еще надо сделать последний рывок. Быстрее, быстрее, на перегонки с солнцем. Последняя скала, загораживающая горизонт, позади и... солнце уже встало. Обидно, конечно, так бежать и не увидеть первый его луч. Говорят, он должен быть зеленым.
В малюсеньком храме дико холодно. Мокрая одежда плотно прилипла к организму, создав ледяную корку. Организм от этого болит. Весь. Если пытаться им двигать, болит еще хуже. Лучше сидеть максимально сгруппировавшись. Внутри нет никаких мыслей и чувств. Все мысли и чувства равномерно распределяются по коже в бессильной попытке уменьшить боль. В алтарном окошке встает солнышко. Эх! Хорошо снаружи! Тепло. Почему нам туда нельзя? Хоть обсохнуть? Какой враг караулит нас за дверями?
Проскомидия, наверное, никогда не кончится. Алтарь такой крошечный, видно отца и пачки записок... Отец Н., наконец, зовет в алтарь афонского пилигрима. Помогать ему с записками.
Сквозь туман в голове слабо слышно, как отец Нил поет по-гречески. Наш отец Н. служит по-славянски. По-славянски отец Нил понимает, и служба идет стройно...
Монашеская тропа
На спуске с горы Моисея там, где дорога раздваивается - большая долина. Посреди нее совершенно ровное пространство: здесь, говорят, бывает пруд, но в этом году не было дождей, и он пересох, образовав гладкую площадку. У высохшего пруда каменная ограда, за нею кипарисы. У одного из них странная макушка, отделенная от основной зелени. Макушка еще и раздваивается, удивительно, но на иконах совершенно также изображают растительность.
Снаружи ограды видны маленькие строения. Это скит пророка Илии. Сейчас в нем никто не живет. Отец Нил открывает ключом дверь побеленного домика, похожего на сарайчик. Внутри оказывается очень бедная церковь. Церковь закрывает вход в пещеру, где скрывался пророк Илия от гнева царицы Иезавели. Здесь с ним разговаривал Господь и являлся ему, не в ветре, не в землетрясении, не в огне, а в дуновении «хлада тонка».
Пещера находится за алтарем, поэтому туда идут только мужчины. Отец Н. выносит нам пригоршню камушков.
За аркой юстиниановой поры - «Вратами в небо» начинается спуск, который называют «Монашеской тропой». Хорошо, что ночью наверх идут другой дорогой! Высота ступенек на тропе определяет скорость продвижения индивидуально для каждого, безжалостно выявляя тормозящего всех аутсайдера.
У тропы внизу появляется маленькая церковка Богородицы Экономиссы. По преданию, Богородица явилась на этом месте монахам из монастыря, когда они покинули его по причине голода. Она велела им вернуться и обещала помощь.
Бедные... как они лезли здесь... да еще с голодухи. Наверное, умирать отправились на гору, потому что никаких источников питания на их пути не предвиделось...
Когда в поле зрения, наконец, появляется монастырь, тропа мгновенно пустеет и только далеко внизу пару раз мелькает шапочка отца Нила. Наступает удивительное ощущение не одиночества, а... уединения. Чувствуешь себя прямо как отшельник древний. И совсем не страшно, потому что вот он, монастырь. До него, правда, еще ползти и ползти, садясь на одну глыбу и спрыгивая с нее на другую.
Внизу на тропе появляются две арафатки. Они довольно быстро движутся навстречу. Судорожное ощупывание карманов в тщетной надежде найти хоть пару карамелек7 приводит к выводу, что дневной конфетный запас иссяк. Похоже, порадовать детей пустыни будет уже не чем.
Взаимно направленные пути двух сторон встречаются, и бедуины поднимают лица: «Гутен Таг!» Вот те раз!.. Это немцы из нашего хостела прогуливаются по окрестностям. Уверенности в том, что на месте немцев желательно бы было видеть бедуинов, нет. Вдруг действительно рассказы о покражах людей правда?
Долина Леджа8 и гора св.Екатерины
«Краски минеральные делают из камней. Цветной камушек немного смачивают и чертят им по бумаге. Если остается след - значит, годится. Если следа не будет, то когда такой камень растолчешь, порошок получится бесцветным.
Для фресок краски разводятся водой и наносятся на сырую штукатурку из извести, бычьей желчи и разных других компонентов. При высыхании образуется защитный слой, предохраняющий живопись на века.
Для икон краски разводятся яичным желтком с сухим белым вином, пивом или квасом. Их добавляют как антисептик. Сверху иконы покрывают олифой для защиты от атмосферных воздействий, а также от мух и тараканов, больших любителей желтков.
Краски уже толченые можно купить у геологов от 20 до 300 рублей за килограмм.»
Путь на гору святой Екатерины почти пять часов. По дороге наш отец-иконописец рассказывает о своем ремесле. Еще он все время поражается тому, какой формы встречаются тут горы: на иконах «горки» кажутся стилизованными. Слоистыми, со странно загнутыми, как волны, вершинами. И на самом деле, оказывается, они именно такими бывают. В ущелье, по которому мы идем, таких гор нет, но накануне на дороге в центре Синая отец Н. все время выскакивал из машины, фотографировал «горки». Однажды, когда он в очередной раз отделился от машины, его чуть не забрал военный патруль. Хорошо, наша Тойотка оказалась проворнее.
Все натаскивают отцу подходящие камушки. Уже, наверное, приличный мешок должен насобираться.
Путь наверх начинается у «маунтэйн офиса», где у нас опять, как по дороге в Сан-Катрин, собирают паспорта. Там же дают проводника. У бедуинов берется огромный верблюд для нашей маленькой Катарины. На верблюда весьма удачно водружается и вся провизия. Включая булки, в большом количестве остающиеся от завтрака и прихваченные специально для корабля пустыни.
До чего же замечательные животные эти дромадёры! У них такие замечательные реснички, густые и необыкновенно длинные. Такие замечательные ушки, похожие на пушистых мышек. К тому же они еще совершенно замечательно отважны. Способность нашего верблюда бегать по узеньким тропам над пропастями поражает. Катюшкин папа ели поспевает за ним. Папа занимается бизнесом и бросать его, как афонский житель, не собирается. Бизнес у него наоборот процветает, и есть твердое убеждение, что не без помощи Божией.
Еще больше поражает полное и совершенное бесстрашие крохи: ей только что исполнилось семь, да еще она, прямо скажем, не крупный ребенок. И вот эта малявка также спокойно, как верблюд, движется на нем на высоте, равной глубине пропасти с прибавленной к ней высотой самого верблюда. И при этом, не умолкая, поет. Вот, что значит, душенька чистая, безгрешная... Самое интересное, что это она сейчас верхом, но все другие дороги Катарина протопала своими ножками.
Тропинка полого поднимается. Идти легко и приятно. По ущелью разбросаны огромные валуны, замершие в одно волшебное мгновение, так и не докатившись до долины. Огромные - это даже не то слово, с пятиэтажный дом, наверное.
У подножия горы стоит дерево. С ветками и стволом и, ладно бы без единого листа, весна-то в этом году, говорят, поздняя, так еще и ствол, и ветки, всё - совершенно белое, как будто без коры. Интересно, это такая стадия существования или оно и, правда, умерло, а синайский воздух сохраняет его скелет от тления?
Слева от дорожки малюсенькая церковка за высоким каменным забором, по верху которого идет колючая проволока. Церковка прилепилась к большому валуну. Именно из него пророк Моисей, ударив посохом, извел воду. На камне видны двенадцать насечек, выбитых потоком. По числу колен Израилевых.
Скоро вдоль тропинки справа начинается сад, обнесенный оградой. Скит Сорока Синайских и Раифских мучеников. В ограде обнаруживаются открытые ворота. Первый привал, можно присесть и отдохнуть. В пластмассовые стаканчики льется ароматный кагор...
За скитом - бедуинское селение. Чумазые детки толпой несутся навстречу. У руки уже выработался условный рефлекс на крик «карамела!» и она сама лезет в карман. Но «барака-то» что такое? Тоже что ли конфеты? Часть ответа дает за ужином бутылка с водой, стоящая на столе, но остается непонятно: зачем им вода требовалась? В горах прекрасная вода из естественных источников. Может, они бутылки хотят?
На некоторых детских мордашках и ручках видны пятна. Иногда гнойные9. Жалко, они такие забавные.
Дорога по горе тоже некрутая, но гора очень высокая. Пройдена, наверное, одна треть пути, а огромный скитский сад уже превратился в тонкую полоску далеко внизу. Тропинка усыпана острыми камешками, вся подлость которых выявится на спуске.
Самая вершина, на которой стоит церковка - это скала. Но небольшая. По сравнению с горой Моисея. Между скалой и соседней вершиной, на которой видна метеостанция, седловина. На метеостанцию по ней проложена проезжая дорога. Верблюд остается в седловине.
Церковь наверху как бы накрывает собой выпуклую макушку горы, на которую ангелы положили тело святой Екатерины. Акафиста ни у кого нет. Есть канон. Его и читаем.
Верблюд уже заждался кормежки. Привал.
Ветер очень сильный. Упругий и постоянный, без порывов. Свет уже закатный, теплый. В отличие от ветра. Дотемна надо успеть спуститься в долину. Бегом вниз поперек серпантина. Верблюд, соблюдая правила горного движения, топает по нему. Обгоняет! «Это потому, что у него большая практика!» - баба Валя даже на бегу не теряет чувства юмора.
Бабе Вале семидесяти, скорее всего, нет. Говорит, что очень болела. Сердце. Врачи уже от нее отказались. Стала ездить по святым местам, по источникам. Окунаться. Теперь в горах её только верблюд может обогнать. Во истину: «По вере вашей...» Вот как бывает: вроде бы и здоровье наладилось, а потребность в странствиях осталась.
В полной темноте выходим к поселку.
Поход к пещере Иоанна Лествичника
Через ручей устроен переход по камням. За ручьем опять стоит скелет дерева. Нет. Наверное, оно все-таки распустится. Или мор на всю такую породу напал?
Странно, в вади Фола10 дорога идет вниз, а идти труднее, чем по противоположной ему долине, хотя там приходилось все время подниматься.
Афонский пилигрим рассказывает о Пасхе. Он все время ездит на Афон. Не только на Пасху, круглый год. Греческий выучил.
У греков паникадила одноярусные. Бывают огромного диаметра. Как гигантский обод, по которому стоят настоящие, не электрические, свечи. «Хорос» называется. На Пасху в афонских храмах такое паникадило несколько опускают, закручивают и начинают раскачивать. Обод идет восьмеркой всё быстрее, быстрее... Его траектория превращается в сплошной огненный конус. Афонский пилигрим говорит, что в эту воронку душу просто засасывает... Прямо на Небо.
Вот, от чего молодой человек11 может вдруг бросить свой, пускай мелкий, бизнес, Москву и начать заниматься своей душой? Может, он уже знает, что очень скоро Господь возьмет его к Себе? Что болезнь, которой еще и в помине нет, съест его за несколько месяцев?
Нашего пилигрима вполне могли предупредить. Он с такими людьми общался, что могли. Только по нему совершенно невозможно точно сказать... Очень он спокойный. Размеренный такой. Вот так ходит... общается с людьми... а сам ЗНАЕТ.
Весь вопрос в том, что бы каждый делал на его месте? А если не три года, а тридцать три? Или пятьдесят три?
Отец Нил открывает своим ключом калитку, за нею ровное пустое пространство до горы. Пещера, в которой сорок лет жил святой Иоанн высоко в самом склоне. Сверху над входом лежат гигантские валуны. К пещере ведет крутая лестница. Внутри пещера довольно просторна, перед входом возвышение - престол. Под окном - каменная кровать. Служим молебен.
Прощание
В приемной, маленьком домике прямо над входом в храм, добрый дедушка со строгим лицом в стареньком залатанном подряснике раздает коливо12, разложенное по стаканчикам. До этого он оделил всех вкусным сладким пирогом и кофе. Хотя все уже совершенно довольны, он продолжает хлопотать и снова обходит по кругу вдоль диванов, стоящих по стенам, спрашивая: «цай?», «кофи?» За вторую чашку «кофи» уже один раз был получен на выходе втык. Опять от собственного руководства. Не принято тут просить вторую. Один наперсточек с ароматным напитком дали - потом только «цай». Вообще-то: заранее предупреждать надо...
«Милк, плииз» - такой выбор из двух предложенных напитков дедушку не удивляет. Он торопится к столу и быстро возвращается с пластмассовым стаканчиком. Риск опять нарушить местный этикет, конечно, есть, но ужасно хочется попробовать. Кажется, что молоко в горах должно быть какое-то необыкновенное: козье? или верблюжье что ли?.. Угу... Натуральное порошковое.
Церемония «цай-кофи» происходит каждый день после Литургии, но только сегодня, в последний день, на приеме присутствует архиепископ. Всю неделю он сильно занят, все время в разъездах.
Владыка Дамиан спрашивает, отвечает отец Н. Архиепископ говорит, что нами в монастыре довольны и с удовольствием будут принимать русских еще. Слава Богу! По крайней мере, ничего не удалось испортить в синайско-русских отношениях...
Катарина преподносит архиепископу свои рисунки. С натуры. Оказывается, она успевала еще и творить тут. Владыка Дамиан благословляет ее и дарит икону святой Екатерины, естественно. Потом все по очереди получают его благословение и скрученную в трубочку большую репродукцию иконы Пантократора. Прощальный дар Синая...
Отец Нил стоит на стремянке перед священным Кустом с огромными садовыми ножницами в руках. Он уже минут пять не может выбрать веточку. Архиепископ благословил срезать. Еще один подарок, на этот раз просто царский - живая веточка Неопалимой Купины!
И снова Тойотка бежит по дороге, но сейчас день, и солнце в зените.
Горы отступают от асфальта, образуя широкую ровную полосу, присыпанную песком. По этому ровному полю навстречу машине летят рысью два белых верблюда. Вся упряжь и седла их богато и ярко украшены. Всадники на верблюдах в необыкновенно гордой и одновременно свободной посадке. Оба в черном с замотанными белыми платками лицами. Сидят прямо, не оборачиваясь на встречную машину. Для них не существует ни шоссе, ни машины, ни нас... они скачут из вечности в вечность только на несколько мгновений чудом попав в наше измерение. Они сами часть вечности, имя которой Синай.
Конец
Безусловно, это далеко не полный рассказ. Перечисление всех мест в монастыре и на пройденных путях не было целью данного повествования: есть очень много хороших и подробных работ на эту тему. Это просто разговор о том, что бывает.
Может быть, не надо было писать о трудностях. Их действительно было не так много и не главное это. Тем более, что никаких отрицательных последствий для здоровья они не повлекли. К тому же, надо понимать, что это повествование совершенно неспортивного человека, проводящего свой рабочий день за компьютером. Но и таким людям, и даже детям, как выясняется, на Синае многое доступно.
Единственно, хотелось бы предупредить тех, кто собирается подниматься на гору: не допускайте намокания одежды, наверху может быть очень холодно. Лучше остановиться, отдохнуть и часть вещей с себя снять. Чтобы не было потом разочарований. Кстати, такой же случай произошел позже с вполне физически-подготовленным человеком, поэтому, скорее всего, подобная реакция не такое уж редкое явление.
Да, еще надо сказать, что на Синае давно уже никого не крали. Соответственно сократились всякие регистрации. Похоже, турист на воле оказался выгоднее всем.
Экскурсии в монастырь это, наверное, тоже хорошо, но дать душе то, что она может получить от Синая они полностью не могут. Если хоть ненадолго остаться и постоять на службе, походить по горам, съездить в женский монастырь в оазисе, может быть, Синай откроется не как объект осмотра, а как большой гостеприимный дом.
На самом деле стоит только побывать на Литургии в древнем храме, прикоснуться к Неопалимой Купине, чтобы душа обрела еще одно родное место на Земле.
_________________________________________________
1. Папа римский Иоанн-Павел II посетил Синайский монастырь святой Екатерины в конце февраля двухтысячного года. Папа получил возможность поклониться всем святыням, но служить в стенах монастыря ему не разрешили, и служба состоялась в саду, напротив Трифоновского храма.
2. Икона Пантократора (по-гречески «Пантократор» - «Господь Вседержитель») VI-го века.
3. До того, как была открыта монастырская галерея, иконы висели в притворе храма. В темноте их трудно было рассматривать, но прикладываться к ним можно было. Что, вообще говоря, поражало - шестой век как ни как.
4. Потом старцы попросят братьев из монастыря удалиться. Даже, если они это заслужили, все равно: Иоанна жалко.
5. Галактион и Епистимия - благочестивые супруги скрывавшиеся в этом скиту от гонений на христиан во времена императора Деция ( III век). В некоторых древних скитах на Синае до сих пор живут монахи.
6. Отец Нил англичанин. В монастыре живет уже восемь лет (на момент рассказа). По-русски понимает и немного говорит. Постригали его в монастыре. На нем прервалась традиция постригать только греков.
7. В горах в описываемые времена бедуины (и детки, и взрослые дядьки) у приезжих клянчили конфеты, а не денюжки. На наших путях только «падре Нил», как они его называли, давал бедуинам доллары. И то, как показалось, в заранее определенном месте. Похоже, ждали они его там.
8. Леджа - так звали сестру Сепфоры, жены пророка Моисея.
9. Еще в Москве в инструктаж входил пункт: небольшая бутылочка спирта. В горах нельзя отказаться от пожатия, если тебе протягивают руку. Но среди бедуинов очень распространены кожные заболевания, поэтому последующая дезинфекция просто необходима.
10. В ущелье Фол`а находится келья святого Иоанна Лествичника. В ней он жил и написал свою «Лествицу».
11. Молодой человек умер через три года после поездки на Синай. В возрасте 33-35 лет. Не больше. Мгновенная форма рака, сразу метастазы во всех органах.
12. К`оливо - поминальная еда из распаренных зерен пшеницы, изюма, орехов и зернышек граната, заправленная медом и чем-нибудь ароматным. Дело происходит в Родительскую субботу перед Великим Постом. Накануне вечером как раз была служба в Трифоновском храме над Усыпальницей. Там коливо и освящали.
Ольга N.
Цены актуальны. Мы и сегодня также всех встречаем.