Еще каких-то полвека назад поездка в монастырь Св. Екатерины была связана с немалыми трудностями.
Чтобы представить, какого рода лишения приходилось в прежние времена переносить паломнику, давайте отправимся в монастырь из Суэца на верблюде с Александром Васильевичем Елисеевым (1858-1895), выдающимся путешественником, врачом и антропологом. Свою поездку он совершил в начале лета 1881 года и два годя спустя рассказал о ней в книге «Путь к Синаю».
В Суэце Елисеев нанял четырех верблюдов - одного для себя, еще двух - для проводников-бедуинов Ахмеда и Рашида, а на четвертом отправился вместе с ним в путь сам хозяин верблюдов по имени Юза.
«По свисту Юзы мои верблюды согнули колена и опустились за землю; я вскарабкался на спину переднего и самого статного, кое-как уселся на арабском, очень неудобном, седле вполне так же, как на лошади, - рассказывал Елисеев о своем знакомстве с «кораблем пустыни». - Когда по другому свисту огромное животное начало приподниматься, начиная с заду, я чуть не упал ничком. Это был первый опыт путешествия на верблюде, к которому я потом привык.
Первую остановку маленький караван сделал возле библейского места. «Десять километров, отделяющих Суэц от айн Мусса: колодцев Моисеевых, были быстро пройдены, - отмечал путешественник. - Самые источники представляют собой простые ямины в почве, из которых наибольшая до трех аршин (около 2 м.) в диаметре; одно из этих отверстий обделано в каменную, довольно грубой работы, оправу для бассейна; вода источников порядочна для пустыни, хотя солоновата, мутна и тепла».
Из Уюн Мусса Елисеев и его спутники продолжали двигаться на юг, вдоль моря, примерно там, где проложено ныне шоссе. Когда солнце стало садиться, остановились на ночлег. Палаток у путешественников с собой не было, и они устраивали себе постели прямо под открытым небом. «Первым делом мы разостлали свои плащи на песок, а из мешков и другой одежды устроили себе нечто вроде изголовья, - рассказывал Елисеев. - Юза же в это время старался развести небольшой костерок, на котором уже закипал мой походный чайник... Напившись чаю, мы закусили хлеба с оливками и сыром и, завернувшись в бурнусы, улеглись спать. Сладко было прилечь после трудового дня даже на ложе из песку; словно гнездышко какой-нибудь пустынной птицы казалась мне полянка, выложенная плащом вместо другой подстилки. Заместо матраса и перины служил песок пустыни, заместо шатра - ширь необъятного неба».
Елисеев долго не мог уснуть. «Много мыслей пробегало у меня в голове, но над всеми царила одна, что я нахожусь среди пустыни, что передо мною лежит широкая даль, углубляясь в которую, я буду все дальше и дальше уходить от цивилизации в глубь тех Аравийских пустынь, где блуждал сорок лет Израиль, где с юных лет воображение, настроенное вдохновенным библейским рассказом, рисовало и камни, источающие воду, и Моисея Боговодца, и грозный Синай, откуда избранному народу в громах говорило Божие Слово... Когда кругом все дышало библейскими воспоминаниями, тогда невольно в воображении возникали целые библейские картины великого события - переселение целого народа, идущего в неведомые страны, в таинственную даль и ищущего земли Обетованной».
Первая половина пути от Суэца до монастыря Св. Екатерины проходит по низкому песчаному берегу моря, на удалении от которого видны невысокие округлые горы. Елисеев с интересом рассматривал новый для него пейзаж. «В разное время дня пустыня принимает различные оттенки, что обусловливается отчасти состоянием неба, а главным образом, игрою солнечных лучей на неопределенном фоне песков, - отметил он. - На солнце в полдень песок этот блестит нестерпимым для глаз белым светом; золотые и серые тона придают еще более ослепительный красоты этому морю света. По утрам пустыня принимает розоватый свет с фиолетовым оттенком; во время коротких сумерек песчаная равнина, как металлическая пластинка, отблещивает всеми теми тонами, какие имеет заходящее солнце. Иногда при хорошем закате небольшие песчаные холмы кажутся просто огненными; так красиво играют на них лучи догорающего солнца. Только жизнью ярких красок и переливами цветов живет пустыня, представляя из себя не только море песку, но также и целое море света».
Первый день путешественник провел в приподнятом настроении и к вечеру почувствовал, как ему показалось, вполне обыкновенную усталость. Но на второй день он понял, что эта усталость - совсем иного рода, чем та, к которой он, 23-летний крепыш, привык на родине. «В тот день у меня сильно кружилась голова, по всей вероятности, от непривычной езды на верблюде и значительного зноя вместе, - писал он. - Я испытывал приступ настоящей морской болезни, которой вообще мало подвержен. Езда на верюлюдах у человека непривычного действительно способна вызвать различные расстройства, особенно при тех обстоятельствах, при которых она совершается. Верблюд идет особенным своеобразным шагом или рысцою, причем весь его огромный корпус совершает колебательные движения... Сидишь себе и качаешься на спине высокого животного, и это продолжается несколько часов сряду, а сверху так и палит невыносимо на безоблачном небе пустыни африканское солнце. Темные консервы (очки) еще спасают зрение от ослепительного блеска пустыни и моря, переливающихся серебром и золотом; без них глаз не выдерживает этого моря света, невольный спазм закрывает веки».
Еще в Уюн Мусса Елисеев увидел первые тамариски, или тарфы, как их называют египтяне, - корявые вечнозеленые кусты с игольчатыми листьями, типичные растения каменистой пустыни. Чем дальше караван уходил на юг, тем чаще встречались в неглубоких долинах-вади заросли тамарисков. «Особенность тарф заключается в том, что в конце мая и в июне месяце на сучках их, особенно на маленьких сучках, выступает в большом количестве сладкая белая клейковидная масса, - объяснял путешественник. - Выступая, так сказать, высачиваясь на стеблях, но отнюдь не на листьях, этот продукт скопляется в довольно большие тяжелые капли, которые засыхают и падают на землю. Эти упавшие кусочки манны собирают бедуины в кожаные мешки и частью потребляют сами, примешивая к хлебным лепешкам, частью же сбывают в Суэц и в Синайский монастырь. Ел-Ман арабов, так и напоминающий библейскую манну, продукт еще не вполне изученный. Евреи не могли питаться ею исключительно, хотя, без сомнения, они употребляли и собирали ее с большим усердием».
Пейзаж постепенно менялся. Прибрежная полоса песка становилась все более узкой, горы подступали к морю все ближе и делались все выше. «Меловые кряжи сильно блестели на солнце, и этот ослепительный блеск раздражал наши глаза до болезности, от которой не спасали даже темные консервы, - писал Елисеев. - Некоторые кряжи, наоборот, казались мрачными и даже совсем темными от массы камней, покрывавших их склоны. Сочетание темных тонов с ослепительным белым цветом было еще неприятнее для глаз; они начали слезиться и зудеть; неприятное ощущение усугублялось еще тем, что крупные отвесы кряжей, идущих к морю в разных направлениях, отражая лучи солнца, производили впечатление стен раскаленной русской печи, от которой так и пылало жаром. Голова трещала от боли, глаза слезились и болели, тело обливалось потом, дыхание становилось неровным и порывистым от удушающей атмосферы, руки отказывались держать поводья верблюдов. Страшно тяжело тащиться в полдень по раскаленной пустыне».
Вдоль моря караван дошел до местечка Абу Зенима, а затем повернул на юго-восток и по скалистым ущельям начал подниматься в горы, в глубь Синая. Заночевали путешественники в мрачном ущелье Будра. «Той ночи я никогда не забуду, - писал Елисеев. - Когда ночной мрак покрыл Будра, и все очертания потонули во тьме, тогда мне показалось, что мы находимся словно в глубокой яме, замкнутой огромными неровными стенами, из которых невозможно выбраться. Небольшой яркий огонек, на котором Юза заваривал чай и похлебку, был слабой искрой, теряющейся в этом царстве мрака. Только фырканье верблюдов, да наши речи нарушали абсолютное безмолвие пустыни. Мало говорилось и нам; мои арабы были даже не совсем спокойны духом. Так как все легенды, связываемые восточную фантазиею с жутким ущельем, относятся к джинам - горным духам, которых имя арабы боялись произнести ночью, особенно находясь, так сказать, в самом обиталище их, то понятно, что проводники мои молчали и чувствовали себя не в своей тарелке».
Наградой путешественникам за их невзгоды стал находящийся недалеко от ущелья Будра оазис Фиран - райское местечко с многочисленными источниками и рощами финиковых пальм. Елисеев и его спутники провели там три дня. Они осматривали оазис и его окрестности, поднимались на соседнюю гору Сербаль - одну из самых красивых и высоких на Синае. Елисеев проводил антропологические измерения жителей Фирана и даже как врач принимал пациентов.
«Я не буду распространяться об истории Ферана, а скажу только два слова об отношении его к Библии, - отмечал Елисеев. - Из книг Моисеевых нам известно, что здесь во время Исхода евреев обитали амалекитяне; они встретили твердой грудью пришельцев и долго отстаивали свою свободу. Побежденные наконец израильтянами, они бежали в горы. Был ли здесь библейский Рафидим - это еще пока не решено, хотя по всем данным, мне кажется, иначе и быть не может; если только проходили евреи по тому пути, как это предполагают на основании Библии и топографии полуострова... Недостаток воды, который они ощущали в Рафидиме, по нашему мнению, объясняется тем, что они остановились не в самом оазисе Ферана, а при западном конце этой долины при соединении ее с вади Моккатеб. Обе эти вади настолько широки и просторны, что достаточны были для прохода порядочного племени и настолько безводны, что Моисею приходилось изводить воду из камня, потому что другого тут ничего нет».
Елисеев набрел на остатки древних христианских кладбищ и развалины храма. «Немного осталось от церкви, а еще менее от города Ферана, бывшего столицею полуострова, - писал он. - Среди пальм и тарф на широком холме возвышаются еще развалины крепких стен, монастырских зданий, обломки колонн; по некоторым признакам можно думать, что здесь была церковь, где возвышалась кафедра епископа Ферана».
Предположение русского путешественника оказалось верным. Не так давно на этом месте были проведены археологические раскопки. Ученые обнаружили и древнюю базилику, и резиденцию епископа.
Елисеев упомянул сад у подножия этого холма. Впоследствии в этом саду был устроен монашеский скит. В 1950-е годы возле скита построили маленькую церковь, которая носит имя пророка Моисея. Возводили церковь с использованием архитектурных элементов из древней базилики. В 1980-е годы место скита занял скромный женский монастырь, относящийся к Синайской церкви. В уютной обители живут 5-6 монахинь. Тогда же была построена еще одна церковь - Космы и Дамиана. Ее резной деревянный иконостас изготовлен на греческом острове Крит. В монастыре есть кафетерий, лавка, где продают книги и сувениры, и гостевой дом на 40 мест.
Через оазис Фиран проходит ныне шоссе, ведущее к монастырю Св. Екатерины. Но Елисеев и его спутники почему-то не пошли этим кратчайшим маршрутом, а повернули на юго-запад, в сторону городка Тор, расположенного на берегу Суэцкого залива. На пути их ждала неожиданная и приятная встреча.
«По выходе из Эл-Бубейб, мы увидели трех верблюдов, пробиравшихся, подобно нашим, очень неохотно по дикому ущелью; их вожатые шли сзади, а на горбах сидели такие знакомые родные физиономии, что у меня невольно вырвалось от души - русское здравствуйте - я не ошибся, сердце уже издали признало земляков, - вспоминал Елисеев. - То были две русские богомолки, возвращавшиеся с Синая; их сопровождал старый отставной солдат с деревянною ногою. Словно старые друзья, мы встретились в горной дебри Синая. Я слез в верблюда, мои земляки тоже. На радостях я велел Юзе готовить чай, несмотря на то, что было не время нам отдыхать. Через четверть часа мы уже сидели все вместе вокруг костра, зажженного из сучьев тарфы, которые мы всегда возили с собою в запасе на всякий случай для разводки огня в безлесной местности. За чаем быстро спознались русские. Одна старушонка была из Чердыни, другая из Калужской губернии, старый солдат из Псковской. Как встретились вместе эти три личности, как они задумали этот путь через Каменистую Аравию (так иногда называют Синай), - я не расспрашивал, но мне было ясно, что одна глубокая вера соединила их где-нибудь на пароходе, или в Александрийской патриархии, или в Каире, и они пошли, не задумываясь, для ради Бога туда, куда их влекло наболевшее сердце. Эти костлявые хилые старушонки и изувеченный солдат из дальних окраин России с такою же спокойную душою и бесстастным сердцем пробирались черех Аравийские пустыни, «семь морей» и горные дебри, через Туретчину к святому Ерусалиму и Синаю, как через родные леса и поля матушки России».
Задолго до Тора горы кончились, и началась широкая полоса песчаной пустыни. «Выйдя на ровную поверхность, мы увидели легкие абрисы (очертания) пальм и гор, которые слегка колебались, писал Елисеев, - не ясны, но воздушны были эти очертания, как бы отражение в воде; абрисы горных вершин были подернуты розоватою дымкою с золотистою каймою, а абрисы их оснований тонули в прозрачной глубине раскаленного воздуха. Через несколько минут все это пропадало; и вместо них являлись синеватые полоски как бы серебрящейся воды. Немного нужно было труда, чтобы разобрать, что то было явлением миража, еще невиданного нами в пустыне. Вид его немного оживил нас, и мы с любопытством рассматривали эту чудную фантасмагорию. Скоро она потускнела и расплылась, и действительность - мертвая выжженная пустыня - снова перед глазами».
Путники остановились в Торе, в подворье Синайского манастыря. «Небольшое, но уютное строение приютило нас, а добродушные монахи старались всем, чем могли только, угодить нашему измученному каравану», - писал Елисеев. Искупавшись в море, он пошел осматривать окрестности и встретил двух русских мужичков, возвращавшихся из монастыря Св. Екатерины. «Широким крестным знамением осенили себя русские паломники и беззаветно вверились бурному Красному морю на утлой ладье, - отмечал путешественник. - С верой в Бога и в самих себя, с молитвой на устах и крестным знамением эти люди пройдут не только моря и пустыни, но сквозь огонь и воду, если на то будет нужда!..»
От подворья Елисеев дошел до расположенной неподалеку, к северу от Тора, горе Замам, из-под которой бьют горячие ключи. «В этих источниках, по преданию, купался, создавший их, пророк Моисей, - писал он. - Вода источника содержит, кроме хлористых, натровых и магнезиальных соединений, еще серу и железо и настолько теплая, что не уступает воде теплых ключей западноевропейских курортов. Водою этою окрестные арабы исцеляются от различных болезней».
Место это называется ныне Хамам Мусса - «Ванны Моисея». Еще лет сто назад там была построена купальня, а рядом с ней разбит сад. Египтяне и сейчас пользуются врачующими свойствами источников, но давние планы построить там санаторий так пока и не осуществились.
На другой день путники покинули Тор и отправились в монастырь кратчайшим маршрутом. Им и поныне можно пользоваться только верхом на верблюде. Чтобы попасть из Тора в Синайскую обитель на машине, нужно сначала проехать 60 км с торону Суэца, а потом свернуть направо и, минуя оазис Фиран, преодолеть еще 100 км горной дороги.
Сначала надо было вновь пересечь песчаное море, но уже в ином направлении. «Как и в других местах пустыни, кое-где белевшиеся кости верблюдов живо говорили о том, как этот переход, легкий теперь для нас, бывает опасен по временам, - писал Елисеев. - Чуть задует самум, в пустыне ел-Каа уж едва спасется караван. Нас предупреждали в Раифе (Торе) монахи, чтобы мы старались около полудня не быть в пустынях, потому что в это время нередко налетает самум. Завьется, закружит песок, багровою пылью тогда наполнится воздух, сквозь нее проглянет красный диск солнца, пустыня станет знойною печью, адом, и нет спасенья тогда ни человеку, ни верблюду. Сотни скелетов тех и других, белеющих в песках, служат не только дорожными вехами, но и постоянными momento mori путнику»,
На третий день пути маленький караван подошел совсем близко к монастырю и вступил в Иофорову долину. Египтяне называют ее Вади ар-Раха - «Долина отдыха». Именно там разбили свой лагерь евреи, дожидаясь возвращения Моисея с Синайской горы. «Когда мы очутились в вади ер-Раха, она нам показалась огромною залою, замкнутою в гранитных горах, - писал Елисеев. - Библейский Синай, с которого во время оного грохотали громы Божьего слова, своею могучею громадою предстал перед нашими взорами, утопая в море света, золотящего его обнаженные вершины. Невольно сердце дрогнет при этом виде, и светлою чередою восстанут в памяти те, навеянные еще лепечущему ребенку благочистивою матерью события, которые связаны с Богошественным Синаем. Тут внизу, в котловине ер-Раха, стоял объятый ужасом народ избранный с женами, детьми и животными, когда на вершине дикой мрачной горы гремели громы и блистала молния, когда говорил Превечный с Избранным их народа избранного».
Еще полчаса пути - и маленький караван подошел к стенам Синайской обители. Путники были у цели. Елисеев рассматривал монастырь, к которому так стремился. «Стоя на наклоне, он, как бы лепясь, поднимается вверх по склону, как гнездо орла, - писал путешественник. - Неприветливо, как крепость, выглядят его четырехугольные, с маленькими башенками, высокие стены, заключающие в себе целый лабиринт зданий, не выступающих из-за монастырской ограды; еще неприветнее смотрит обнаженный склон мрачной горы монастырей; но яркая зелень роскошного сада, прилегающего к обители, и его стройные кипарисы и тополи, гордо поднимающие свое вешины, - выкупают неприятность первого впечатления и радуют взор утомленного пустыней путника; яркая зелень смягчает суровость монастырских стен и манит к себе издали и верблюда, и седока».
Елисеев передал вышедшему из узкой калитки монаху рекомендательные письма от православного патриарха Александрийского и генерального консула России в Египте.
Через четверть часа он переступил порог монастыря.
Беляков В.В.
Глава из книги «Сокровища Синая», Из-во «Вече», 2004
Цены актуальны. Мы и сегодня также всех встречаем.