В доме из шерсти

В ДОМЕ ИЗ ШЕРСТИ

Если ты приготовил угощение, то приведи ко мне
Гостя, который разделит со мной трапезу, ибо я
не хочу есть в одиночестве.
Будь это ночной пришелец или же сосед по жилищу.
Я боюсь, что после моей смерти будут злословить.
Я раб гостя, пока он находится у меня.
В остальном же во мне нет ничего от раба.

Хатим ат-Таййи

Доверху нагруженная свернутыми полотнищами шатров, разноцветными тюками, кожаными мешками и всяким скарбом дюжина верблюдов медленно движется по степи. Караван ведет человек с небрежно наброшенной на плечи овечьей шкурой. Время от времени он нагибается, срывает какие-то травы, жидкими кустиками растущие на песчаной почве, внимательно рассматривает их и, покачивая головой, отбрасывает прочь. Хотя в этой местности нет ни дорог, ни указателей, старик ориентируется хорошо. Ему знакомы каждый холм, каждая ложбина, каждый разрушенный памятник. Несчетное число раз он проходил по своей «дире», зоне пастбищ его родовой группы. Сильные лохматые пастушеские собаки, резвившиеся вокруг каравана, внезапно навострив уши, с оглушительным лаем устремляются вперед. Они заметили всадника. Он появился на горизонте в облаке пыли. Вот он приближается к каравану на рыжеватом верблюде в окружении своры тявкающих псов. Проворно соскочив с высокого сиденья, он весело приветствует вожака: «Салам алейкум! Мир вам, отец мой! Посмотрите, что я нашел: хороший корм и сладкая вода, меньше чем в трех часах отсюда!» При этом он показывает охапку трав, увядших за время езды под палящим солнцем. Чтобы разведать новое место для лагерной стоянки и хорошие пастбища, он выехал еще до рассвета.

«Слава Аллаху, — бормочет старик, пристально изучая привезенные растения. Пупавка, люцерна, резеда и подорожник, даже дикий ячмень — все там растет, — Ты принес действительно хорошую весть, сын мой. Наши верблюды нагуляют себе там жирные горбы, а мы сможем вдосталь пить молоко!»

В то время как ведущий верблюд ловко подбирает упавшие растения, подходят другие бедуины и засыпают прибывшего вопросами. Караван останавливается. Слышны звонкие голоса женщин, сидящих высоко в корзинах на верблюдах: «Хамид нашел хорошие пастбища — слава Аллаху! Будет там и озеро с дождевой водой. Еще сегодня мы сможем выпить божьей воды. Аль-Хамдулилла!»

Подбегают босоногие пастухи, гнавшие свои блеющие отары в некотором отдалении от каравана, и жадно слушают новости. В приподнятом настроении бедуины продолжают свой путь. Кажется, что даже обычно столь медлительные грузовые верблюды преодолели врожденную инертность. Они бодро идут вослед всаднику.

Солнце уже отбрасывает длинные тени, когда караван подходит к намеченному месту. Вокруг до самого горизонта простирается цветущая красными цветами степь. В конце невысокой гряды холмов, которые защитят шатры от ветра, манящим блеском сверкает водная гладь. Здесь собралась дождевая вода, и овцы, испытывающие сильную жажду, несутся туда, чтобы напиться. Они пьют взахлеб, большими глотками.

Бедуины громкими криками заставляют верблюдов опуститься на колени, и 4-5 человек начинают их разгружать. Абу-Хамид, руководитель группы кочевников, указывает главам семей места для шатров. Потные от напряжения, они тащат тяжелые полотнища из козьей шерсти на отведенные места, раскатывают их и готовят канаты. Девушки деревянными молотками вбивают в землю колышки. Наступает самый ответственный момент бедуинского «домостроения»: установка шестов, которые в больших шатрах имеют высоту 2-3 метра. Мужчины устанавливают шест за шестом под туго натянутую крышу. Проходит меньше часа, и в нетронутой степи вырастает поселение кочевников. Но надо еще много поработать, чтобы все встало на свои места.

Женщины протягивают посредине шатра большой шерстяной ковер, образуя таким образом две половины. Ковер — ручной работы с вытканным на нем геометрическим орнаментом. Мешки с продовольствием, сундуки с одеждой и спальные циновки складываются у внутренней стены женского отделения. В то время как одни с бурдюками и жестяными канистрами отправляются за водой на озеро, другие выкапывают на мужской половине шатра вождя неглубокую яму для очага. Вскоре в нем вспыхивает огонь. Ароматный дым создает вполне домашнюю обстановку. Наконец-то все на месте! Когда запад окрашивается кроваво-красными отблесками заходящего солнца, на очаге в закопченном медном сосуде уже кипит вода для кофе. Поджав под себя ноги, мужчины уютно располагаются на коврах, образующих каре вокруг лагерного костра. Они наслаждаются заслуженным отдыхом после целого дня напряженной работы. Но в женском отделении еще рано думать о покое. Дети хотят, чтобы их накормили, овцы и козы ждут, чтобы их подоили; надо еще и ужин приготовить. Лишь близко к полуночи, когда серп луны, как гондола, плывет по ясному, усеянному звездами небу, в домах из шерсти гаснут керосиновые лампы, и их обитатели ложатся спать.

Бедуины используют шерстяной шатер, имеющий большую зону распространения. Мы встречаем его у кочевников и полукочевников в алжирском Атласе, в Марокко, Тунисе и Ливии, вплоть до Египта и в Египте, в долине Нила. Через Синайский полуостров он переходит в Северную и Центральную Аравию. Этот же тип шатра используют курдские горные кочевники в Турции, Иране и Ираке, луры и бахтиары Иранского плоскогорья; пуштуны и белуджи Афганистана и кочевые скотоводы Тибетского нагорья, но у последних шатры не из козьей, а из ячьей шерсти.

Несмотря на принципиально сходную конструкцию, внешняя форма шатра меняется от района к району. В странах Магриба он имеет форму квадрата, ниже, чем у арабских бедуинов, а тибетцы увенчивают шатры остроконечной крышей. Курды у основания обкладывают их камнями. Такое довольно прочное жилище хорошо защищает обитателей от снегопада. Общее для различных типов шатров — это то, что сторона, защищенная от ветра, остается открытой в течение всего дня, а в жаркие дни открыты обе стороны, так чтобы ветер мог беспрепятственно проходить через весь шатер. Во время песчаных бурь столбам придается наклонное положение, а канаты укрепляют снизу камнями. Таким образом шатер принимает обтекаемую форму, поэтому даже самый сильный порыв ветра ему не страшен. Ураган может повалить шатер лишь в редких случаях.

В Северной Африке кочевники аулад-али делают шатры двух типов. Они сходны по внешнему виду, но изготавливаются из различных материалов: легкие летние шатры из светлого полотна и черные зимние из козьей шерсти, выдерживающие самые сильные ливни. Неиспользуемый шатер свертывают и хранят, пока он снова не понадобится. Срок службы шатрового полотнища не более 12 лет. Потом его надо обновлять. По внешнему виду, по его величине можно судить о благосостоянии владельца.

Богатые старейшины бедуинских племен анезе и шаммар живут в таких больших шатрах, которые трудно перевозить, поэтому эти роскошные шатры всегда остаются на месте и служат лишь для представительства. Они имеют 8 метров в высоту, 50 метров в длину и внутри устланы богатыми коврами; здесь могут удобно расположиться сотни гостей.

Подобно тому как сам шатер бедуинов идеально приспособлен для кочевого образа жизни, так и круг предметов домашнего обихода ограничен лишь самым необходимым. Они изготовляются преимущественно из небьющихся материалов: кожи, дерева или металла. Керамика или стекло не выдержали бы постоянных переездов. В бедуинском шатре было бы напрасно искать кровати, столы, стулья или шкафы, ковер заменяет все. На нем сидят, отдыхают днем, а ночью на нем спят; он служит одновременно креслом, обеденным столом и постелью. Роль шкафов выполняют деревянные или металлические сундуки, где хранятся одежда, украшения и т. п. Большей частью они запираются на замки, а ключи женщины хранят у пояса или в головных платках.

Обязанности домохозяек

Кухонную утварь можно встретить только в женском отделении, которое служит одновременно кухней, столовой, детской, спальней и гостиной, а также хлевом для ягнят. Пищу варят в больших круглых медных сосудах; в настоящее время их стали вытеснять более легкие и дешевые алюминиевые котлы. Кушанья подаются на плоских металлических подносах около метра в диаметре и зачастую украшенных затейливым орнаментом. Обязательная принадлежность каждого бедуинского хозяйства — ручная мельница с двумя жерновами; верхний вращают рукояткой. Так размалывают зерна пшеницы или ячменя и из полученной муки варят кашу.

У входа в махрам стоят походные носилки (паланкины) из гнутых деревянных стержней, часто украшенные пестрыми платками. В женском отделении между столбами висит кожаная колыбель для малыша. В Северной Аравии я часто видел качающиеся на специальной подставке деревянные люльки, которые разбираются при переезде. У внешней стены шатра, но под навесом стоят кожаные мехи с водой для готовки, здесь же хранятся запасы топлива. Когда хозяйки напряли достаточно овечьей шерсти, то у входа в женское отделение они устанавливают «нату» — горизонтальный ткацкий станок. На нем женщины мастерски ткут пояса, наволочки для подушек, циновки для сидения, напоминающие «келимы» (безворсовые двусторонние шерстяные ковры ручной выработки), а в случае необходимости полотнища из козьей шерсти для шатра. Ширина этих полотнищ около метра; они сшиваются друг с другом, пока не достигается нужная ширина.

Два-три раза в неделю над шатрами поднимается густой синий дым и вокруг распространяется аппетитный запах: женщины пекут хлеб. Мука, вода и соль перемешиваются в деревянной миске. Хозяйка отрезает куски густого теста и, перебрасывая его быстрыми движениями с одной руки на другую, придает им плоскую форму, так что постепенно оно превращается в тонкие лепешки. Их кладут на изогнутые по краям жестяные листы, под которыми горит огонь. Тесто скоро покрывается пузырями и приобретает золотисто-коричневую окраску. Эти лепешки теплыми подают к столу. Их едят с финиками или финиковым сиропом, обильно запивая молоком.

Женщины никогда не едят вместе с мужчинами — это считается зазорным. Им никогда не придет также в голову причесываться или накладывать на веки антимоновую пудру, если поблизости находится мужчина. Все подобные процедуры производятся вдали от мужских глаз, на женской половине шатра.

Грудные младенцы и маленькие дети постоянно находятся под присмотром матерей или старших братьев и сестер. Девочки с 5-6 лет уже участвуют в домашнем хозяйстве. Они помогают молоть зерно, сбивать масло или готовить еду. Со временем их посвящают и в тайны ткацкого мастерства. Оно передается из поколения в поколение. Девочки 10-12 лет собирают топливо вблизи стоянок; они доставляют питьевую воду из источника, находящегося нередко на расстоянии многих километров от лагеря.

У колодца девушки часто встречают молодых пастухов, пригоняющих стада на водопой. Бывает, что между ними возникают нежные отношения, которые с трудом могли бы сложиться в лагере, где молодежь находится на глазах у старших. У колодца юноши и девушки ведут себя непринужденно — беседуют, шутят, смеются, поют. Вот одна из таких песен:


О роза колодца, дай мне из рук твоих
Напиться.
Я пью, но не для того, чтобы утолить жажду.
Мне хочется с тобой поговорить.
Муса ищет невесту


Наконец приходит день, когда парень набирается мужества и откровенно рассказывает отцу о своих чувствах к девушке. Все члены семьи подробно обсуждают, подходит ли избранница для брака или нет. Как правило, бедуины женятся на кузинах по отцовской линии (брак «бинт-аль-амм»). Лишь в том случае, если нет законного претендента на руку девушки или если есть, но отказывается от своих прав, возможен брак по любви. Но для заключения союза необходимо еще одно условие: равное социальное положение семей брачащихся. Ни один бедуин не захочет жениться на девушке «ниже своего сословия», так как он очень заботится о «чистоте» происхождения будущего потомства. Сын шейха всегда стремится взять в жены девушку родом из семьи шейха.

Бедуины строго следят за тем, чтобы их девушка не вышла замуж за оседлого и прежде всего за человека не из ее племени. Если это все же случается, то только в силу каких-то очень важных обстоятельств.

Мне известен подобный случай, происшедший в оазисе Сива, где бедуины из племени аулад-али выдали красивую девушку замуж за богатого владельца плантации, который должен был заплатить большой выкуп семье невесты и, кроме того, разрешил родственникам жены пасти их стада на его пастбищах. В основе этого требования лежали экономические причины: в течение трех лет в этой области не было дождей, и пастбища высохли. Речь шла, таким образом, о самом существовании рода. И все же родственникам девушки было не по себе; я заметил это по тому, как они держались, когда мы обсуждали обстоятельства, приведшие к заключению этого союза. По секрету, с хитрой усмешкой они сообщили мне, что владелец плантации уже слишком стар, чтобы быть девушке настоящим мужем.

У древнеарабского поэта Лабида есть строки, посвященные судьбе одной несчастной бедуинки, вышедшей замуж за могущественного властителя:

Одежда из шерсти и сердце без тревог
Милее мне и шелка и парчи.
Шатер, овеваемый ветрами пустынь,
Милее мне пышных дворцов.

Верблюд, меня несущий по просторам, Милее мне мула, мягко идущего. Собака, путника встречающая лаем, Милее мне изнеженных котят. Ломоть простого хлеба в хижине убогой Милее мне пирожных и тортов. Сородич бодрый мой, чей строен стан, Милее мне жирного остолопа.

В 1969 году я был свидетелем другого случая, когда настойчивое сватовство влюбленного и весьма состоятельного жителя оазиса Сива было решительно отвергнуто семьей бедуинской девушки. Молодой человек неделями бродил понурый, кипя от ярости. Но ничего не помогло. Шехибабы — так называлось племя — предпочли выдать девушку за своего, хотя и небогатого юношу.

Арабы-кочевники считают само собой разумеющимся, если девушка выходит замуж очень рано — как только достигает половой зрелости. Столь же обычным считается и желание иметь как можно больше детей. Нередко 20-летняя женщина кормит второго или третьего ребенка, так как вышла замуж в 14 лет. Мужчины впервые женятся обычно в возрасте 18-20 лет. Не припомню случая, чтобы мне встретился холостяк-бедуин или незамужняя бедуинка.

Хотя у арабов-кочевников различных областей существуют разные варианты свадебного праздника, церемония заключения брачного контракта в основных чертах сходна: уплата семье девушки выкупа за невесту; публичное доказательство девственности невесты, что окончательно подтверждает контракт; произнесение вступительной суры Корана при заключении брачного контракта и подтверждение его свидетелями.

Я имел счастье неоднократно присутствовать в качестве гостя на бедуинских свадьбах. Опишу свадебный обряд у аулад-али, потому что в данном случае мне хорошо известна вся история сватовства.

Аулад-али — одно из крупных бедуинских племен Египта. Они живут в Сахель аль-Шималь — в районе Средиземноморского побережья между Александрией, крупнейшим портом Египта, и городом Эс-Саллумом, расположенным у границы с Ливией. Они насчитывают сегодня примерно 115 тысяч человек и разбиты на многочисленные родовые группы. Некогда аулад-али  славились как верблюдоводы и вожаки караванов. На протяжении многих столетий они торговали финиками с оазисом Сива. Аулад-али ведут преимущественно оседлый образ жизни, разводят в основном овец и коз, выращивают фиговые, оливковые и миндальные сады, а в период обильных зимних дождей — ячмень, излишки которого продают на рынке. Благодаря поддержке правительства президента Насера условия их жизни улучшились. В десятках селений, расположенных вдоль железнодорожной линии Александрия — Эс-Саллум, были построены школы, больницы, созданы сельскохозяйственные кооперативы. Здесь аулад-али устраивают еженедельные торги скота, который продают для убоя. На вырученные деньги они приобретают товары, которые сами не производят.

На один из таких базаров в Сиди Баррани, недалеко от Эс-Саллума, пришел Муса ибн Харун с небольшим стадом курдючных овец, чтобы продать их по поручению отца. Он рьяно торговался с египетским скупщиком, после чего сделка состоялась. Довольный Муса спрятал толстую пачку изрядно помятых купюр в своей галабии (верхняя одежда наподобие рубашки), картинно набросил на плечи белую шерстяную накидку и окунулся в толчею покупателей, которые плотно осаждали базарные палатки. Это случилось с ним у прилавка, где громоздились рулоны хлопчатобумажных и шелковых тканей всех цветов радуги. Здесь его насквозь пронзили «лучи газельих глаз» молодой бедуинки. Стараясь оставаться незамеченным, Муса держался поблизости, что в людском водовороте было не так уж и трудно. Но красавица купила понравившуюся ей ткань и в сопровождении матери направилась к выходу,где приезжие привязывают своих верблюдов и ослов. Там обеих женщин ожидала группа бедуинов, принадлежавших — и это было хорошо заметно — к той же семье, что и женщины, и готовилась к возвращению в свое селение.

Хотя Муса ибн Харун не «припарковал» здесь ни верблюда, ни осла, он подошел поближе, чтобы узнать, из какой семьи была так ему приглянувшаяся девушка. На незнакомке было длинное, до пят лимонного цвета платье, а стройную талию охватывал широкий голубой шелковый пояс. Именно это обнадежило Мусу, ибо замужние женщины его племени всегда носили красные шафры как символ своего семейного положения. Муса едва не пришел в отчаяние, видя, как девушка и ее родственники, рассовав покупки по сумкам, уселись верхом на своих животных и покинули базар, взяв курс на восток. Полный грустных размышлений, он брел за удалявшимся караваном, как вдруг рядом с ним остановился довольно потрепанный «джип», владельца которого Муса хорошо знал. Это был шейх Раслан ибн Хабуни, глава арава, подгруппы синнана. К ним принадлежала и семья Мусы. Шейх Раслан дружелюбно ответил на почтительное приветствие молодого человека и подробно осведомился о самочувствии членов семьи Мусы, о состоянии стад. Что поделывает этот? Как дела у того? Муса должен был крепко держать себя в руках, чтобы не спрашивать о девушке. Лишь в конце беседы он как бы мимоходом осведомился у старика, не знает ли тот людей, которых он, Муса, только что встретил.

— Ты имеешь в виду маленький караван, где двое: мужчин и женщины?

— Именно так, — сказал Муса, внутренне напрягшись.

— Конечно, я их знаю. Это Шукри Слиман со своим сыном Насраллой. Они принадлежат к аит агабат из синнана.

Нашего Мусу эта информация полностью успокоила. Он радостно поцеловал шейху руку, распростившись с ним церемониальным мирным приветствием своего народа:

— Салам алейкум, йа шейх. — и от всей души добавил:

Аллах да продлит твои годы.

С легким сердцем он пустился в путь по степи. Мысли его витали далеко, но снова и снова возвращались к одному: дочь Шукри Слимана должна стать его невестой. И по степным просторам понеслась его полная страсти песня:

Кто эта газель, которая шла по базару?
С нежными бедрами и поясом из кашемира.
И Ты похитила сердце мое, о сестра-невеста.
Одним лишь взглядом ты покорила его.

На следующее утро Муса рассказал своему отцу о том, что с ним произошло на базаре в Сиди Баррани. Старый Харун ибн Сабр сначала посоветовался со своим братом, а вечером выяснил, что по этому поводу думает жена. Было установлено, что, во-первых, среди родственников сейчас для Мусы нет подходящей по возрасту невесты, и, во-вторых, родовая группа агабат как подгруппа синнана вполне равноценна их собственной подгруппе самулус. Посоветовавшись, родственники Мусы решили нанести визит в шатер семьи Шукри Слимана.

Спустя некоторое время этот визит состоялся. Их приняли со всеми подобающими почестями. В результате продолжительных, но малозначащих бесед — в махраме и в устланном коврами мужском отделении — обе стороны договорились об ответном визите. Во время этой встречи о существе дела не было сказано ни слова. Но хозяин хорошо понимал смысл того внимания, которое мать Мусы проявляла к его дочерям. Когда стороны приветствовали друг друга, Муса взглядом указал матери на свою избранницу и обрадовался, узнав, что мать одобрила его выбор и даже назвала ему имя 16-летней девушки. Ее звали Мабсута («Счастливая»). Спустя несколько дней родственники невесты нанесли ответный визит. Отец Мусы заколол для гостей ягненка. Согласно обычаю, это свидетельствовало о важности визита. В конце трапезы, когда был подан ароматный чай и все находились в приподнятом настроении, отцы семейств постепенно подошли к цели встречи.

Наступила пауза, и старый Шукри вздыхая поднялся, позвал свою дочь и вышел с ней в степь. Там он серьезно спросил Мабсуту, хочет ли она принять сватовство Мусы ибн Харуна.

— Да, мой отец. Я охотно стану его женой, — гласил ответ. Он отпустил Мабсуту и довольный вернулся в мужской шатер. За чаем отцы жениха и невесты согласовали размер выкупа за невесту и время фархи (свадебный праздник). В знак заключенного союза мать Мусы передала невесте от имени семьи золотое украшение для носа с приносящей счастье бирюзой. Свадьбу назначили на время после жатвы, так что жениху предстояло ждать добрых три месяца.

Этот рассказ я услышал от самого Мусы ибн Харуна, когда мы на закате солнца, сидя на скале, любовались видом на холмистые пастбища синнана.

Свадьбу сыграли летом 1969 года. Была устроена настоящая «фантазиа».

Под треск ружейных выстрелов и радостные рулады, которые выводят пестро одетые бедуинские женщины, колонна из пяти празднично украшенных грузовиков мчится по улицам красивого морского курорта Мерса-Матрух. Машины пересекают базарную площадь, огибают светлоокрашенную мечеть Сиди Аввам и, пронзительно сигналя, мчатся по Корнихе — дороге вдоль белого песчаного пляжа Средиземного моря. Клубятся тучи пыли, уличное движение практически парализовано. Но никто не досадует на это. Торговцы, курортники, погонщики ослов и даже полицейский-регулировщик в своем белом тропическом шлеме — все с улыбкой провожают взглядом шумную «кавалькаду», удаляющуюся вверх по шоссе. Это свадебная процессия аулад-али, которая доставит милую Мабсуту в лагерь, где живет семья жениха. В нескольких километрах от портового города машины съезжают с асфальтированной магистрали и, громыхая по проселочной дороге, въезжают в Вади Тавайа, вытянутую долину, где находится селение наших друзей. Пасущиеся здесь верблюды удивленно вытягивают длинные шеи и, заслышав оглушительную трескотню ружейных выстрелов, обращаются в бегство комичным галопом. Гости наконец-то достигли цели, и их приветствуют по бедуинскому обычаю.

В шести белых летних шатрах, выстроившихся в ряд, на участке, обнесенном светлой кирпичной оградой, — праздничная суета. Неистово прыгают босоногие вихрастые ребятишки. Веселые бородатые бедуины в длинных, ниспадающих складками одеяниях и в красных фетровых шапочках, с двуствольными охотничьими ружьями за плечами и полными патронташами медленно приближаются к гостям. Отец Мусы сердечно пожимает руки прибывшим, обменивается с ними поцелуями. Звучат шутки по адресу девушек, которые, громко хлопая в ладоши, песнями приветствуют выходящую невесту.

Мать жениха и группа женщин, родственниц Мусы, ведут Мабсуту в праздничный шатер, где их уже ждут, сидя на коврах, скрестив ноги, шестьдесят богато украшенных женщин и девушек, облаченных в дорогие одежды. Их глаза подведены черной антимоновой пудрой, а ладони и подошвы окрашены хной. Посредине шатра на почетном месте, куда брошены подушки и цветные циновки, сажают Мабсуту. Пока она отдыхает после напряженной двухчасовой езды под палящим солнцем, подруги любуются новыми серебряными браслетами на ее запястьях и украшениями из чистого золота, которые утром ей преподнес Муса. А тем временем идут приготовления к празднеству: в огромных котлах варится вместе с рисом мясо полдюжины барашков, расставшихся с жизнью в честь этого дня.

В отдельной палатке собрались седобородые старики. Они курят самокрутки и с большим удовольствием прихлебывают сильно подслащенный ароматный чай. Некоторые из них играют на песке в игру, похожую на шашки. У одной партии костями служат раковины, у другой — маленькие кусочки сухого верблюжьего помета. Вокруг плотной стеной стоят «болельщики». Однако Мусы ибн Харуна нигде не видно.

«Бисмиллах, аль-Рахман, аль-Рахим...» Носовой напев почтенного старца призывает мужчин выйти из шатра. «Фики», человек, известный особым благочестием и знанием наизусть стихов из Корана, открывает основную официальную часть бедуинской церемонии бракосочетания чтением фатихи, первой суры Корана:

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!
Хвала Аллаху, Господину миров,
Милостивому, милосердному,
Царю в день суда!
Тебе мы поклоняемся и просим помочь!
Веди нас по дороге прямой,
По дороге тех, которых ты облагодетельствовал, —
Не тех, которые находятся под гневом, и не заблудших.

Три (в тот момент) главных действующих лица сидят на корточках у входа в шатер, их окружает множество людей, внимательно следящих за ходом праздника. Но нет здесь жениха и невесты. Невесту представляет ее старший брат Насралла, поскольку отец занемог, жениха — его отец. Повысив голос, фики оглашает перед собравшимися свидетелями брачный контракт:

— Для того чтобы получить в законные супруги девушку Мабсуту бинт Шукри, жених Муса ибн Харун должен уплатить отцу невесты Шукри ибн Слиману 60 египетских фунтов. Из них 30 фунтов должны быть внесены наличными. Остальная часть выплачивается только в случае развода.

— Абу Муса, ты согласен от имени жениха с этим договором?
— Я согласен, Аллах — свидетель!
— Брат Мабсуты, от имени семьи невесты ты согласен?
— Во имя Аллаха, да! — отвечает Насралла.

Энергичное рукопожатие обоих представителей скрепляет брачный договор. Еще один залп из ружей, и звонкое пение женщин возвещает о том, что формальности завершены. Все эти звуки служат долгожданным сигналом для героя дня Мусы, который до этого момента скрывается в отдаленной оливковой роще. На прекрасном жеребце каштановой масти он скачет к шатрам, красиво спрыгивает с седла и без задержки входит в помещение, где, волнуясь, ждет его желанная Мабсута.

Подтверждение девственности

Едва за обоими захлопывается дверь, как участники празднества, сгорая от нетерпения, собираются на внутреннем дворе. Звучит необузданный ритм барабанов, высокими голосами поют женщины, мужчины хватаются за патронташи и снова заряжают ружья. В напряженном ожидании все смотрят на закрытую дверь брачной комнаты...

Не проходит и четверти часа, как дверь распахивается и появляется юный супруг. Он торжествующе размахивает над головой куском белой материи с кроваво- красным пятном посредине. Это вызывает безудержное ликование всех собравшихся. И снова воздух разрывает сухой треск ружейной пальбы, в ушах звенят «халахиль» (трели), которые выводят женщины, ошалело лают пастушеские собаки. Родственники жениха и невесты бросаются в объятия. Они поздравляют друг друга с тем, что теперь все видят, как этого требует добрый бедуинский обычай, доказательство девственности невесты. Как почетный стяг этот кусок материи водружают над праздничным шатром. Спустя несколько дней после свадьбы он все еще полощется на ветру.

Со всех сторон к молодому человеку летят поздравления и пожелания счастья: «Обильного тебе потомства!» «Прежде всего побольше сыновей! Алиф Мабрук!» («Будь благословен тысячу раз!»).

Ближайшие родственники и подруги поздравляют Мабсуту и снова ведут ее в праздничный шатер. Молодые мужчины начинают «хаггала» - задорный хороводный танец с отчетливо выраженными эротическими мотивами. Разгоряченные и утомленные темпераментным танцем, его участники с благодарностью принимают приглашение к праздничному столу. Позднее мне довелось еще раз видеть танец хаггала в Каире в исполнении национального фольклорного ансамбля. Хореографическая обработка изменила его характер и, на мой взгляд, лишила остроты.

Ближе к вечеру Муса ибн Харун и Мабсута — «замужняя девушка» сидят на почетном месте в праздничном шатре. Их рассматривают со всех сторон и опрыскивают розовой водой. Шейх Раслан Хаббуна, самый старший по рангу из присутствующих здесь бедуинов, приближается к ним, неся боязливо блеющего черного как смоль козла. Размеренным шагом он семь раз обходит молодую чету, с трудом удерживая бьющееся в руках животное. Сразу же после этого магического обхода черный козел церемониально приносится в жертву. По существующему у бедуинов аулад-али древнему поверью смерть «грешного козла» уносит все дурные влияния, которые могли бы грозить счастью молодоженов. За ужином им предлагают отведать мясо этого козла. Веселье снова возобновляется, во всех шатрах шумно и оживленно.

Когда первые гости покидают лагерь и пускаются в обратный путь, вслед им звучат стихи. Мать невесты жалобно причитает:

Как голубка жила со мною дочь.

А сегодня она улетает, пойдет своим путем.

Отныне Мабсута будет жить в доме своего мужа, как этого требует обычай бедуинов. Обычай, когда жена после вступления в брак переходит в дом мужа, мы, этнографы, называем патрилокальностью. Она присуща всем племенам кочевников. Продолжительность свадебного обряда, а также характер исполняемых на этом празднике песен и танцев разные у различных бедуинских племен. У Шукрия, кочевого племени на северо-востоке Судана, во время свадьбы устраивают «ракс аль-сот», особое испытание мужества молодых мужчин племени. На протяжении всех танцев и пения их так сильно хлещут бичами по спине и по плечам, что сходит кожа и струится кровь. Однако они ничем не показывают, что им больно, и с улыбкой переносят истязание. Я часто видел почти у всех обнаженных до пояса мужчин на спинах рубцы от ударов, нанесенных им бичом во время этих свадебных танцев.


Бегство из гарема

Часто после лекций или экскурсий, которые я провожу по залам отдела бедуинов в Лейпцигском этнографическом музее, мне задают вопрос: «Верно ли, что каждый бедуин имеет нескольких жен?» Подобные вопросы свидетельствуют о неверных, но весьма распространенных представлениях о масштабах многоженства на Востоке. Еще Ф. Энгельс в своем труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства» глубоко проанализировал развитие семейных отношений. Он писал: «В патриархальной семье семитского типа в многоженстве живет только сам патриарх и, самое большее, несколько его сыновей, остальные должны довольствоваться одной женой. Так обстоит дело еще в настоящее время на всем Востоке; многоженство - привилегия богатых и знатных...; масса народа живет в моногамии».

У шаммаров (Ирак) я провел статистическое обследование более двухсот семей. По полученным данным, 87% мужчин имели одну жену, 10% - две жены, 2,5% - три жены и только 0,5% - четыре. Иметь три или четыре жены могут позволить себе лишь вожди.

Свадьба связана со значительными материальными затратами, и хотя, согласно Корану, мужчина может взять в жены одну за другой четырех женщин, этим правом могут воспользоваться лишь те, кто принадлежит к верхнему социальному слою.

В многочисленных развлекательных изданиях  прошлого и в современных западных иллюстрированных журналах, которые выходят гигантскими тиражами, доверчивому читателю под покровом мнимой объективности внушается романтическое, но вместе с тем и грубо искаженное представление о жизни восточного гарема, не имеющее ничего общего с действительностью. Одно из таких «сочинений» издано в ФРГ в 1958 году, и его автор обещает рассказать о том, что и сегодня происходит за стенами гарема. Однажды ему якобы удалось увидеть, как жены принца Махмуда Керима — сорок одна женщина, одна прекраснее другой, совершают омовение. Посреди большого, выложенного мраморными плитами двора находился бассейн, украшенный голубой мозаикой. Возле него сидела служанка и лила благовонные масла в горячую воду, которой рабыни-негритянки наполняли голубой бассейн... Автор казался себе вором, крадущим запретный плод, но не мог отвести глаз от восхитительной картины развертывавшейся перед ним, как в кинофильме. На лбу и на бедрах он ясно различал голубую татуировку дочерей пустыни. В таком духе дается описание более чем на 400 страницах. Читателю преподносится полнейшая бессмыслица, плоды безудержной фантазии.

Было бы, конечно, неверным отрицать существование в настоящее время больших гаремов. Они встречаются в некоторых арабских странах, находящихся под властью феодальных правителей. Например, в Саудовской Аравии многие члены королевской семьи и сейчас содержат значительные гаремы.

Весьма забавное описание нравов турецкого гарема оставил протестантский проповедник Стефан Герлах, который с 1573 по 1578 год сопровождал немецких паломников в их поездках на Восток. Когда турецкого императора охватывает сладострастие, он направляется в гарем, осматривает своих выстроившихся по определенному порядку жен и бросает той из них, кто ему больше всех понравится, платок. Получившая платок идет с ним к главной жене. Султанша должна красиво одеть эту женщину и направить ее к повелителю. Пастор чистосердечно добавляет: «Наши женщины так не поступают».

Несколько слов об оборотной стороне «брачной медали» — о разводе. Как раньше, так и сейчас он широко  распространен во всех арабских странах. Развод осуществляется без каких-либо формальностей, без участия судей или чиновников. Это происходит потому, что женщины не имеют никаких прав в общественной жизни. Решение о разводе принимает только мужчина. Для этого ему достаточно лишь трижды сказать жене в присутствии какого-либо свидетеля: «Ты изгнана!» Этот обычай сохранился у бедуинов, а также у феллахов и горожан арабского мира.

Если бедуин недоволен женой и хочет прогнать ее, он обязан выплатить ей половину выкупа, как это предусмотрено брачным контрактом. Разведенная жена забирает личное имущество, состоящее большей частью из одежды и украшений, и возвращается в шатер отца или старшего брата. Если у нее есть маленькие дети, она продолжает заботиться о них, пока те не вырастут. Бывший муж может заявить о своих правах на детей. Разведенная жена может в любое время снова выйти замуж; известны случаи, когда привлекательные бедуинки выходили замуж по шесть и более раз. Выкуп, который вносится за разведенную жену или вдову, несколько меньше того, что дают за девушку. Неверность жены жестоко наказывается. Если муж уличает жену в измене, он сообщает об этом ее родственникам, и тогда отец или брат виновной обязаны ее убить, чтобы «смыть позор с ее оскверненного лица». Подобная же участь ждет и ту девушку, которая окажется беременной до замужества. В этом случае, ближайшие родственницы по женской линии всячески пытаются скрыть состояние девушки и помочь ей сделать аборт, но как только весть об этом распространяется, девушку убивают, если ей не удается спастись бегством раньше. Тогда она должна жить вдали от племени, и нередко несчастная становится проституткой в каком-нибудь городе. Суровому наказанию подвергается и соблазнитель, если только его удается схватить. Супруг, заставший жену с любовником, по неписаному закону бедуинов имеет полное право убить обоих на месте преступления.

Бедуин из племени шаммар рассказал мне историю о том, как один путник, воспользовавшись гостеприимством хозяина шатра, попытался ночью изнасиловать его дочь. Девушка подняла шум. Разгневанные хозяева схватили покушавшегося, раздели его, связали по рукам и ногам и веревкой привязали ему мошонку к колу. В таком чрезвычайно болезненном положении его оставили лежать несколько дней на улице под градом насмешек, а потом с позором выгнали. Но такие происшествия у бедуинов редки. Еще реже об этом узнают посторонние.

В доисламский период мораль у арабов, очевидно, не была столь строгой, как теперь. Такое впечатление может сложиться при чтении следующего отрывка из «Седых волос» Имруулкайса:

Седые волосы мои погладив,
Сказала мне кокетливо Бисбаса:
«Сверкает седина в твоих кудрях.
Сдается мне, что силы уж оставили тебя,
Иссяк любви твоей источник,
Хоть удалью своей в бою
Ты похваляешься стократно».
«Похоже, шутишь ты, — ответил я смеясь, —
Немало женщин и в чужих шатрах меня ласкают.
Мужей немало в злобе на меня».

В подобных случаях похититель должен уплатить семье похищенной в знак искупления вины 60 верблюдов, а также передать ей без брачного выкупа девушку из своей семьи.

В Южной Аравии существовал обычай «пробного брака с испытательным сроком». После нескольких месяцев совместной жизни муж мог отправить не понравившуюся ему жену назад к ее родителям. Правда, обычай этот ушел в прошлое. Типичное отношение бедуина к женщине проявилось в следующем высказывании: «Мы держим жен для того, чтобы они рожали нам детей и заботились о порядке в шатре. Мы не угнетаем их, но жена должна хорошо понимать, что ее хозяин — мужчина. Так установил Аллах. Наши предки следовали этому порядку, и мы тоже так поступаем. Таковы наши привычки, наши нравы, и таков наш закон».


Когда появляется ребенок

В махраме при рождении ребенка присутствуют несколько опытных женщин, помогающих роженице. Роль акушерки выполняет одна из пожилых бедуинок. Она принимает ребенка, перерезает пуповину.  

Новорожденного купают либо в верблюжьей моче, либо в настое из трав, содержащих щелочь. Иногда его натирают солью.

Обмывают и роженицу. Смертность женщин при родах и младенцев очень велика. В этом повинны скверные гигиенические условия и отсутствие врачебной помощи.

Иногда родовые схватки начинаются во время кочевки. Тогда женщина заставляет своего верблюда встать на колени, слезает с него, а караван продолжает путь. С роженицей остаются несколько бедуинок. Сразу же после родов мать и ребенка сажают на верблюда, и они пускаются догонять караван. В семье бедуина в среднем 6-8 детей. По субъективным традиционным представлениям кочевников появление на свет мальчика гораздо более желанно, чем девочки: мальчики укрепляют свою семью, девочки же, выходя замуж, большей частью покидают ее. Об отце, у которого только дочери, говорят: у него нет детей. Бедуины не регистрируют день рождения и никогда не отмечают его, поэтому он быстро забывается.

В древности, в доисламскую эпоху, среди арабских племен был распространен варварский обычай заживо хоронить новорожденных девочек. Но уже в Коране сказано: «Не убивайте ваших детей из страха перед нищетой. Мы заботимся о них и о вас. Воистину, убивать их — это большой грех». Рождение близнецов рассматривалось как дурное предзнаменование, поэтому их умертвляли. Сегодня об этом напоминает арабская поговорка: «Мать близнецов завтра будет бездетной».

Через несколько дней после рождения ребенок получает имя, зачастую весьма странное. Иногда оно связано с обстоятельствами рождения. Например, «Мухдия» («Приносящая заботы») — муж прогнал жену незадолго до того, как она разрешилась от бремени, и будущее ребенка было неясно; «Матар» («Дождь») — ребенок появился на свет, когда шел сильный дождь. Иногда в имени заключено пожелание, которое должно благоприятно повлиять на развитие ребенка. Например, «Фахд» («Гепард») — носитель этого имени должен быть быстрым и ловким, как гепард. Или «Райа» («Давать милость») и т. п. Распространенными во всем исламском мире именами пользуются и бедуины.

Во время церемонии присвоения имени в жертву приносится овца или коза. Потом мясо жертвенного животного съедается в кругу родственников.

Каждая бедуинка старается кормить своего ребенка как можно дольше; если не наступает новая беременность, то даже до трехлетнего возраста. Мать не соблюдает точных часов кормления, а дает ребенку грудь всякий раз, когда тот закричит. Мне часто приходилось наблюдать, как дети, уже давно начавшие ходить, прибегали к матери, кормившей младенца, и требовали грудь. Если бедуинка, кроме своего, кормит малыша другой женщины, у которой нет молока, то оба ребенка связаны молочным братством. Это отношение арабы рассматривают как вполне реальное родство. Молочные братья и сестры поэтому не могут вступать друг с другом в брак. Переход от материнского молока к твердой пище сопровождается прикормом, когда ребенок достигает годовалого возраста, — кашей из пшеничных хлопьев, пшена или размягченных в молоке лепешок.

Одежда маленьких детей зависит от климатических условий. В жаркое время года они одеты либо очень легко, либо совсем не одеты. В холодные дни на них надевают рубанжи, а младенцев завертывают в платки. Пеленок в нашем понимании этого слова бедуинки вообще не употребляют. Пеленка у них — это кусок тонкой кожи, посыпанной порошкообразным верблюжьим пометом, хорошо впитывающим влагу. О том, где спят младенцы — о кожаных колыбелях и деревянных кроватках, устланных войлоком, — уже упоминалось при описании махрама. Сидя верхом на верблюде, мать бережно держит ребенка на руках; трех-четырехлетнх малышей часто размещают в тканых сумах по бокам верблюда — весьма забавное зрелище! Носят детей различными способами: «на закорках», посадив на плечо или наклонно, как бы верхом на бедре. Последний способ предпочитают девочки-подростки, когда носят младших братьев и сестер. Как только дети начинают ходить, они свободно передвигаются по шатру и в пределах лагеря. Бегают они босиком и в одних рубашонках.

Вряд ли надо упоминать о том, что в условиях жизни на природе не нужны специальные отхожие места. Для удовлетворения естественных потребностей люди удаляются на некоторое расстояние от шатра в определенном направлении, причем всегда влево или вправо от входа в шатер, а не перед ним и не сзади него, поскольку переднее и заднее полотнища могут подниматься в зависимости от того, куда дует ветер. Тот, кто хочет «выйти в степь», знает, что ему надо отойти на несколько сот шагов от лагеря.

В жару мальчики бегают в костюме Адама, а девочки носят пояса, отделанные кожаной бахромой. Повсюду, где бы я ни встречал детей бедуинов, прежде всего бросалась в глаза их неопрятность, можно даже сказать, запущенность. Очень редко им вытирают носы, а личики перепачканы и часто облеплены мухами. Но вот что примечательно: родители намеренно оставляют своих детей в таком малопривлекательном виде, ибо, как они полагают, это защищает их любимцев от «дурного глаза», который воздействует прежде всего на хорошо вымытых и чистых детей. Суеверное представление о дурном глазе широко распространено на всем Востоке. Там верят, что взгляд некоторых людей может навлечь на беременных женщин, на детей, на животных различные несчастья, болезни и даже смерть. Чтобы защитить от дурного глаза, бедуины вешают на тех, кому грозит опасность, амулеты — голубые жемчужины или раковины-каури. Я был свидетелем того, как одна супружеская пара, потерявшая двух мальчиков, чтобы ввести в заблуждение злых духов, одела своего самого маленького и последнего мальчика как девочку и обращалась с ним как с девочкой. Его колыбель была увешана амулетами и голубыми бусами, предохраняющими от сглаза.

Свобода детей бедуинов ничем не ограничена.  Это приводит иногда к тому, что мальчики ведут себя чересчур вольно. Игры и мальчиков и девочек весьма разнообразны. Я сам видел, как девочки строили маленькие шатры и лепили из глины животных.


Врезающееся в память событие

Таким в буквальном смысле слова «врезающимся» в память событием в жизни бедуинов является «таура», праздник обрезания, которому обычно подвергаются мальчики в возрасте от двух до семи лет и лишь в Южной Аравии — подростки. Среди ученых пока нет единого мнения по вопросу о том, какой именно смысл имеет старинный семитский обычай, заключающийся в том, что у мальчиков удаляют крайнюю плоть и только после этого они становятся полноправными членами сообщества. Ясно одно, что этот обычай укоренился очень глубоко, а сейчас представляет собой нечто даже значительно большее, чем простую религиозную церемонию.

Летом, во время кочевья, бедуины располагаются у колодца. К совершению обряда обрезания начинают готовиться заранее. Обычно само действо совершается в четверг или в понедельник. Когда наступает полдень, берут лоскут красной материи от седла верблюда и привязывают его к переднему среднему шесту шатра. Затем мать ребенка, над которым должен производиться этот обряд, и другие женщины на верблюдах привозят дрова. Они собираются перед шатром и, как только заходит солнце, стреляют из ружей, чтобы все бедуины узнали, у какого мальчика праздник.

Когда скот возвращается в лагерь, мужчины собираются за чашкой кофе, и огонь костра достигает высоты человеческого роста. И когда мужчины собрались, то женщины садятся, а мужчины двумя шеренгами встают друг против друга, и певцы с каждой стороны поочередно поют новые стихи. Первый стих звучит так: «О вы, кто собрались на праздник обрезания, пусть Аллах сделает ваше счастье полным. Мы пришли на праздник, и мы желаем вам здоровья».

Затем выходят красивые девушки, и одна за другой с непокрытыми головами идут туда, где стоят мужчины. На них — только рубахи, на голове и на затылке — нет ничего. Они начинают раскачиваться из стороны в сторону и танцевать, и каждый раз, когда одна из девушек, находившаяся между шеренгами мужчин, уходит, на смену ей выходит другая. И они продолжают танцевать, пока не настает полночь. Тогда они расходятся.

А когда настает утро, отец мальчика приводит «тахара», того, кто будет делать обрезание. Ему дают деревянную миску, переворачивают ее и сажают на нее мальчика двух-трех лет. И тогда к нему подходит «тахар» с кусочком кожи величиной с крупную монету, в которой имеется отверстие. И он протягивает крайнюю плоть мальчика сквозь отверстие, перевязывает ее ниткой и говорит ему: «Подыми голову, и ты увидишь на небе маленькую газель!» И левой рукой он вытягивает крайнюю плоть и обрезает ее бритвой, а место обреза посыпает пеплом и солью. И тогда отец мальчика стреляет над шатром из ружья, забивает двух коз или овец, а каждый из его родственников дарит ему по овце. И когда все они забиты и сварены, отец мальчика посылает людей, чтобы пригласить мужчин. И после того как все мужчины соберутся и поедят, они встают. Потом к мискам устремляются мальчики и разбирают все, что там осталось; у каждого в руке кость. Затем собираются меткие стрелки; они устанавливают мишень — голову убитого животного; лучший стрелок тот, который поразит ее!

Но вот приближается вечер, и веет прохладой, и все собираются и начинают петь и играть. Красавицы одевают красные рубашки, распускают косы и танцуют. И когда на второй день возвращается скот, собираются мужчины и начинаются игры, как в первую ночь. И в третью ночь повторяется то же.

Так пишет о празднике обрезания у центрально-аравийского народа атейба арабист Ж. Ж. Гесс по мотивам рассказа Мухдиса ибн Хаджаджа.

Если мальчик, который подвергся обрезанию, перенес эту операцию храбро, родные хвалят его и делают ему подарки. И тот, кто совершает обрезание, тоже получает за свою работу вознаграждение, как об этом поется в песне палестинских арабов:
Да пребудет с тобой Аллах, о прекрасный!

Наточи свой нож, и да будет рука твоя легка.

Если Исса будет смеяться, я тебе подарю Почетные плащи, которые украсят тебя. А если Исса заплачет, то я осыплю тебя бранью. И эту брань тебе придется носить...
Тахар в мире представлений детей Арабского Востока— «черный человек», пугало, им стращают непослушных детей.

В некоторых районах арабского мира практикуется обрезание девочек, которое обычно состоит в том, что вскоре после рождения у них удаляется клитор. Эту операцию тайно производит опытная бедуинка, и она не сопровождается никакими празднествами в отличие от церемонии обрезания мальчиков.



Кто хочет быть красивым, должен страдать

Другое оперативное вмешательство, но уже менее болезненное, ожидает девочек в возрасте от 5 до 12 лет, то есть до наступления зрелости. Их татуируют, причем татуировка имеет как магический, так и ритуальный характер. На щеки, подбородок, лоб и губы, а также на ладони, руки, грудь и ноги наносится множество разнообразных узоров. Такое украшение тела называется «дакк» или «вашм». Этим занимаются опытные женщины за определенное вознаграждение. Поистине, «чтобы быть красивым, надо страдать». Татуировка производится иглой. В кожу предварительно втирается кашица из сажи и слюны. Если нужно разукрасить большую поверхность кожи, наносятся все новые и новые слои сажевой пасты и используется целая связка игл. В процессе накалывания узора на коже выступают капельки крови, и она зачастую немного воспаляется. В это время места, подверженные татуировке, нельзя смачивать водой. Когда отпадают струпья и корочки, проступает узор бледно-голубого или зеленоватого цвета. Он остается на всю жизнь. Сейчас татуировка становится все более редким явлением, у современных бедуинских девушек ее очень мало, и она едва заметна, в то время как тела их бабушек сплошь покрыты узорами.

В торжественных случаях у некоторых южноарабских народов на лица женщин наносятся рисунки голубой, красной и зеленой краской. Потом это украшение может быть легко удалено.

У многих кочевых Северного Судана девушкам, готовящимся к свадьбе, темно-синей краской татуируют нижнюю губу. Дополнительным украшением в этих районах служит татуировка рубцами — как у мужчин, так и у женщин. Острым ножом на кожу лица наносятся линейные узоры, располагающиеся симметрично по обеим его сторонам. Возможно, что первоначально узоры изображали племенные символы, однако этот смысл уже давно утерян, поскольку сегодня можно встретить самые различные сочетания рубцов у представителей одной и той же племенной общности. Вот уже много лет правительство Судана пытается положить конец подобным традициям. Так, в передачи для сельского населения включается песня, где есть такие слова: «О любимая, как ты прекрасна. На твоем лице нет шрамов».

Каждый день бедуинки подводят веки черной краской, используя для этого «кухль» — порошок, состоящий из пудры антимона, золы миндальной скорлупы, серного цвета и других компонентов. Кухль — самое распространенное на Востоке косметическое средство. Им пользуются и девочки-подростки. Порошок хранится в ящичках из ароматного дерева или в роге газели и извлекается оттуда тонкой палочкой. Благодаря кухлю взгляд приобретает большую выразительность.

Выше упоминалось, что украшения бедуинских женщин входят составной частью в выкуп за невесту. Бедуины сами их не изготовляют, а покупают на базарах у золотых и серебряных дел мастеров, которые творят настоящие чудеса. Ожерелья, кольца, броши отделаны камнями, чеканкой, филигранью.

Л. Раувольф так воспел украшения бедуинок:

Если они хотят стать нарядными,
То одевают на себя драгоценности.
С висков спускаются длинные бусы из мрамора и яшмы.
Те, кто богаче, носят в носу кольца — золотые и серебряные,
С гранатами, бирюзой, рубинами и изумрудами,
(На ногах и руках у них браслеты —
При ходьбе и работе они подпрыгивают и звенят.

Отрывок дает представление о самом главном в украшениях бедуинских женщин, причем сказанное характерно и для сегодняшнего дня. Не у всех бедуинок одинаковое количество украшений. Жены вождей имеют в этом отношении значительно больше возможностей, чем жены рядовых членов племени.

К ней стремится мой взор,
К ней, чьи косы бегут по полным плечам;
Льются слезы из глаз.
О ты, что носишь украшения в ушах,
Чей взгляд подобен взгляду сокола.
Аллах! Да сжалится надо мной судьба!
Ноги ее белы.
О ты, что носишь украшения на ногах,
Стремится взор к тебе,
Как сокол, что с небес падает на добычу.
Так сами бедуины воспевают украшения возлюбленной.